(в 2021 году внесен в Реестр СМИ, выполняющих функции иностранного агента).
— Светлана Юрьевна, по ощущению — вы входите второй раз в одну и ту же реку, либо в похожую, но другую?
— На самом деле, конечно, в похожую, но другую. Потому что уже буквально по первым дням работы сталкиваешься с иными проблемами. Ребенок совершил преступление — так он еще маленький, у него нет родителей или ужасное окружение, его не воспитывали. В итоге его вина, возможно, лишь его большая беда. А взрослый? В принципе, многие в нарушении своих прав виноваты сами? Думаю об этом. И вижу одной из самых больших проблем в закрытых учреждениях — всех наших психиатрических больницах, СИЗО, колониях, ПНИ и так далее, где человек полностью зависит от воли других людей. Там возможны злоупотребления и основополагающие права могут быть нарушены.
Я познакомилась с мониторингом по психиатрическим больницам, который летом проводил аппарат уполномоченного, когда членов ОНК не хотели туда пускать. И вот сейчас проверяю пункты обогрева для бездомных. Мне социалка интересна и важна всегда была. На следующей неделе в Кресты поеду — и с начальником знакомиться, и хочу, чтобы там были постоянные наши приемы, потому что в таких учреждениях важен вопрос внешнего аудита. Чтобы находящиеся там люди понимали: помощь есть.
— Вам уже задавали острые политические вопросы, конечно. У нас сейчас ситуация не такая «вегетарианская», как была некоторое время назад, и мы видим, что эпидемия многое изменила. Одиночные пикеты на улицах вызывают пристальное внимание правоохранителей, недавняя история с задержанием и выпиской штрафов для девушек, выступавших против гендерного насилия, — один из примеров. Как сейчас работать уполномоченному? Мы ограничены рамками противоэпидемического законодательства и антимитингового, антипротестного в целом. Но люди хотят быть услышанными.
— К сожалению, пандемия выявила разделение общества и власти. С одной стороны идет закручивание гаек, с другой стороны растет недовольство. Получается, что мы в данный момент, запрещая даже одиночные пикеты, не даем этому недовольству выплеснуться никак. Понятно, что человек, у которого все хорошо в жизни, не пойдет с плакатом на улицу.
Но я пыталась разобраться со 121-м постановлением по массовым мероприятиям. Сравнивают ведь обычно так: пикеты нельзя, а «Алые паруса» можно. А там ведь хитро прописано в постановлении: массовые мероприятия можно проводить, если есть за них ответственный — либо профильный комитет, либо управление Роспотребнадзора. Но кто будет согласовывать одиночный пикет с Роспотребнадзором? Никто. Это нонсенс какой-то. И получается, что тебя привлекают за нарушение по эпидемической ситуации.
На самом деле, я думаю, коллективный иммунитет должен все же скоро выработаться, и надо будет ставить вопрос, чтобы у людей была возможность проявлять гражданскую активность, публично высказывать свое мнение. И властям лучше — не будет недовольство у людей внутри зреть. На публичные высказывания необходимо обращать внимание и пытаться выстраивать диалог. Это касается любых мирных акций.
— Сейчас возникла острая проблема: неофициально переболевшим сначала сказали, что будут давать QR-коды, а теперь — что не будут. Потому что это нарушает статистику. Были уже такие жалобы?
— Буквально на днях пришел человек, который оказался в такой ситуации. Переболел, высокий титр антител. Спрашивает: что делать? Мы советуем идти на комиссию в районную поликлинику. Договорились, что будем его сопровождать в этом подвиге. И мне надо понять причины отказов. Видимо, наверху нет единого решения, и это надо менять. Люди не должны быть ограничены лишь только потому, что они когда-то не заявили о свей болезни.
— А как статистику задним числом поправить?
— По поводу статистики понятно — она для специалистов важна. Но какое отношение она имеет к проблеме человека? Я вот расстроилась, потому что вроде и глава Роспотребнадзора Анна Попова сначала заявила, что они будут работать с федеральным законом по поводу антител, а потом написали, что вопрос приостановлен, так как разные методы подсчета. Но, с другой стороны, это можно унифицировать. И я не вижу проблемы в том, чтобы дальше двигаться в этом направлении.
— Еще вопрос выявила пандемия: во время пиков, когда много людей лежали в больницах, родные просили допускать волонтеров или родственников со всеми мерами защиты, чтобы помочь ухаживать за дементными, взрослыми обездвиженными инвалидами. В Москве был такой опыт в 52 больнице, у нас волонтеры были только в Ленэкспо. Как мы дальше будем двигаться по допуску родных в реанимации, получении информации родными?
— У нас была ситуация с родственницей пожилой женщины в деменции, ее из дома престарелых увезли в больницу. Мы бились, чтобы получить информацию хоть какую-то. Но дозвониться очень сложно, а дозвонишься — ничего практически не узнаешь. И это ненормально, потому что родственники имеют право на информирование.
Что же касается допуска, то в пандемию, конечно, имеют право не пускать. Но тут огромную роль играет человеческий фактор. Ведь в детских больницах мамы до сих пор с детьми, и это правильно. Как помочь пожилым больным и инвалидам, которым нужен уход близкого? Мы непременно будем общаться с НКО на эту тему, и нам нужны конкретные случаи. Надо договариваться.
— Вы видите в городе потенциал для диалога? У нас сейчас очень сложная ситуация, хотя в целом вроде бы все «неплохие люди». А круглого стола и водяного перемирия нет у нас. Нет тропы, по которой идем вместе.
— Мне бы очень хотелось диалога. Есть опыт прошлой работы, когда мы все–таки договаривались между собой, несмотря даже на полярные точки зрения. Если ты чувствуешь свою правоту и действуешь в интересах других людей, более слабых, незащищенных, то, мне кажется, все получится. Надо опираться на закон, справедливость и голос совести. Я не сторонник революционных методов.
— Любая революция пожирает своих детей?
— Да, это боль и разрушение. Лучше реформаторскими шагами решать проблемы.
— Все мы по Конституции имеем право на культурное наследие и его защиту. В городе есть очень болезненные точки — Охтинский мыс, Дом Басевича. Вы уже думали в этом направлении?
— Я нахожусь в информационном поле и все эти болевые точки отслеживаю, но еще не успела в тему вникнуть глубоко, не было пока градозащитных заявлений.
— А какие были?
— По QR-кодам, по СИЗО, по жилищным проблемам, пенсиям — от уязвимых категорий, которые правды добиться не могут. Но, безусловно, я собираюсь уделять внимание вопросам градозащиты. Выслушивать, находить возможности для диалога власти и граждан, сохранения нашего города.
— Бывших журналистов не бывает. Можно человека вывести из профессии, но профессию из него — вряд ли. История с иноагентством СМИ, НКО, отдельных людей — чрезвычайно болезненна, дика, абсурдна. Что можно сделать?
— Я хотела даже в предвыборном выступлении эту тему поднять, чтобы сотрудники аппарата, юристы наши вошли в рабочую группу, которую возглавляет Марина Шишкина («Справедливая Россия — За правду») в ЗАКСе, но к этому времени и партия, и 18 главных реакторов СМИ подготовили поправки в законодательство об иноагентах, они уже поступили в Госдуму. Там много всего правильного написано, другое дело — чтобы это было принято.
Как мы понимаем, требовать отмены этого закона сейчас никак не получится, потому что президент четко сказал: «иностранные деньги должны быть окрашены». Значит надо идти по пути изменений. И, как я понимаю, сверху получено добро, чтобы поправки были изучены. Если их примут, то такого напряжения не будет в обществе.
Надо, чтобы все это быстрее решалось, а не лежало месяцами в Госдуме. Главные редакторы СМИ заинтересованы в этом первую очередь. И надо действовать по Гегелю, чтобы количественные изменения переходили в качественные, эту тему нельзя оставлять — необходимо напоминать власти, предлагать решения.
— Чего вы опасаетесь и на что надеетесь, войдя в эту немного другую реку?
— Идя на эту должность, нельзя опасаться. Если какая-то опасность возникнет, значит ее надо преодолевать. А надеюсь я на понимание людей, горожан, что мы все вместе можем что-то менять.
Беседовала Галина Артеменко